Зима в этом году выдалась тёплой. Старик и не помнил, когда раньше было такое, чтобы поздней осенью стояла плюсовая температура, а дети во дворе играли не в снежки, а классики. В ноябре-то. Всех признаков зимы – короткий день да длинная ночь. А так – всё как летом. Вон мужики в беседке у гаражей в шахматы играют; Олька, Маруськина дочка (а не внучка ли?) с мячиком у стенки играет; молодёжь пиво пьёт у подъезда.

Старик окинул взглядом двор. Метрах в двадцати что-то усердно вынюхивает Гиссар, стариковский пёс. Чуть дальше виднеется старый забор. Забор настолько ветхий, что даже совсем мелкие ребятишки с легкостью отрывают от него очередную доску для каких-то своих новых, непонятных старику игр, после чего местный председатель, размахивая клюкой, гонялся за ними, грозясь вступить в половые отношения не только с виновниками, но и с их родителями.

Гиссар вальяжно подходит к дереву и задирает ногу. Деревья во дворе высокие, выше дома вымахали. Спасибо им, летом даже в полуденное знойное солнце дома прохладно. Старик помнит, как они всем двором сажали эти деревья. Анька с Машенькой были маленькими, а Ваньки даже в планах не было. Было им с женой чуть за тридцать, и жизнь-то вся ещё впереди была, чего они, молодые не особо-то и понимали, думая, что вот оно, всё, молодость прошла, а с нею вместе и жизнь закончилась, а впереди только дети, работа, «Столичная» с оливье по праздникам, да мандарины с «Советским» шампанским в Новый год. Да, ещё они коммунизм строили, а впереди было светлое будущее. Вот оно будущее, самое настоящее будущее. Беспросветное.